К 90-летию Белого движения

А. ВЕТЛУГИН

Великий «Волк»

Командир "волчьей сотни" Борукаев... При этом имени воскресает память о самых первых, самых геройски безумных этапах похода Шкуро. Шкуро в станице Бекешевской, первые пополнения, сход в лесу на "Волчьей поляне", легендарный переход с непрерывным боем к Ставрополю, долгое сидение в Баталпашинске и, наконец, после осенних лишений, ослепительная радость зимних побед. Снова Баталпашинск, разгром красных, калейдоскопически мелькающие пункты бегства советских полчищ, взятие Владикавказа и грозный волнорез, Каменноугольный бассейн, где каждая пядь земли давалась ценой неслыханно ожесточенных боев. В этот период ежедневные сводки приносили известия о новых и новых подвигах гвардии Шкуро во главе с ее командиром есаулом Борукаевым. Это он берет лобовой атакой Дебальцево под бешенным перекрестным огнем шести большевистских бронепоездов. Это он со своей сотней обращает в бегство несколько полков пехоты, снабженных пулеметами и тяжелой артиллерией. Под его ударом рушится оплот большевиков в Каменноугольном бассейне — Юзовка. С Рождества и до самого лета "волки" не знают отдыха, и всегда и везде впереди всех Борукаев, страстный, решительный, молниеносно находчивый, чуждый тяжким сомнениям и усталости, помнящий лишь одно: "Шкуро не отступает". "Шкуро не отступает",— сказал он окружающим и перед последним роковым боем под Екатеринославом, где ему пришлось отбивать во много раз сильнейшего противника. В самую гущу красных врезался Борукаев, далеко оторвавшись от своей конницы, в сопровождении лишь нескольких человек. Многие красные познакомились в этот день с его верной шашкой, но и самого Борукаева сразила красная пуля. Студент варшавского университета в самом начале войны уходит добровольцем на германский фронт и все три с половиной года остается в строю, несмотря на многократные ранения и контузии. Приходят тяжелые октябрьские дни, наступает полное разложение армии, и Борукаев уезжает на родину в далекий Владикавказ, а отсюда в Нальчик. В это время и до тихого Нальчика докатывается большевистский вал, и здесь начинает бесчинствовать присланный комиссар не то из парикмахеров, не то из амнистированных рецидивистов. Процветают реквизиция, социализация и другие обычные аксессуары нового строя. Комиссар наглеет все больше и больше, выселяет казаков — обладателей лучших домов, посылает вооруженных матросов зазывать "в гости" чужих дочерей и жен, "конфискует" имущество "бежавших контрреволюционеров" и т. д. Недовольные шепчутся по углам, собираются в лесу, обсуждают, жалуются и не знают, что им делать. Тут в первый раз начинает действовать будущий командир "волков". — "Вы не знаете, что делать, а я знаю",— говорит он на одном из таких тайных сборищ. И в тот же вечер подстерегает комиссара, возвращающегося из "управления", подходит к нему вплотную и, не вызывая лишнего шума, довольствуется услугой кинжала. С рассветом он уходит в горы и без хлеба, без оружия, скрываясь от кишащих большевистских агентов, идя только по ночам, пробирается к Шкуро, начавшему организовывать своих партизан. С этого момента кончается его личная жизнь и его дни становятся отныне достоянием русской истории. В пантеоне героев русского возрождения почетное место будет предоставлено тому, чья верная, смелая и гордая душа испепелилась в костре великого самоотвержения.

Газета "Жизнь" (Ростов-на-Дону), № 59 от 4(17) июля 1919 года