Безпредел в Сибирске.

Глава из книги В.Николаева «Живый в помощи»

Настоящим жизненным испытанием для Виктора и его товарищей по училищу стало усмирение массового хулиганского безпредела кавказских призывников. Курсантское боевое крещение пришлось на завьюженную ноябрьскую ночь 1979 года в самый канун Афганской войны. Для будущих офицеров это было грозным предзнаменованием грядущих испытаний. И не только Афганских... Слу­чилась внезапная и небывалая для сибирских мест беда, по военному лексикону - совершенно нештатная ситуация...

Прибывший в Челябинск эшелон с призывниками с Кавказа, шедший транзитом, кажется, до Омска, внезапно взбунтовался во время продолжительной сто­янки. Сначала бунт охватил весь состав с горячими уроженцами Юга. Сопровож­дающие офицеры и солдаты не справились с ситуацией и вместе с проводниками бросили эшелон на произвол судьбы. Взрыв погрома с привокзальной площади смердящими клубами понесся в ближайшие улицы, переулки и подворотни. Озве­релые парни врывались в дома, мародерствовали и без всякой причины избивали местных жителей. По боевой тревоге были подняты курсанты местных военных училищ - автомобильного и авиационного.

Штыками и прикладами они запихали неподдающихся никаким увещеваниям будущих "защитников Родины" в вагоны. Местные власти тут же дали поезду зе­леный свет и лихорадочно отправили эшелон подальше от личной ответственности: пусть отдуваются в Сибирске, где оставалась последняя боеспособная точка...

Триста-четыреста осатаневших призывников под шестичасовой перестук вагонных колес неотвратимо превращались во все более и более звереющую стаю. Когда поезд подошел к последнему спасительному оплоту Зауралья - Сибирску, гам уже не осталось ни одного целого стекла и неразодранной обивки плацкарт­ных лежаков. А в двенадцатом вагоне над мертвым бригадиром эшелона, заколоым стальными прутьями для занавесок, выли белугой десятки раз изнасилован­ные проводница и ее дочь.

В Сибирске осатаневшие, вкусившие безвинной крови призывники уже не таились. Вместо голоса - рык и клекот. Обкуренные анашой, они громили при­станционные пяти- и девятиэтажки: в ближайших домах на первых двух этажах почти не было квартир, куда бы не вломились погромщики... Безумно крича от ужаса, полуодетые люди выскакивали из домов в морозный мрак ветренной ночи и попадали в руки пьянеющего от безнаказанности и крови молодняка.

Поднятые ночью по сигналу "Боевая тревога" курсанты третьего и четвертого курсов Сибирского училища ежились на плацу, переминаясь с ноги на ногу на пронзительном ветру при двадцативосьмиградусном морозе. Командирский "УАЗ" своими фарами высвечивал кусок убеленного плаца, все ребята с какой-то на­деждой смотрели на освещенное пространство, пронизываемое безпрерывным густым вихрем мелкого колючего снега. Наконец из темноты в круг света ступил начальник училища, на фоне лучей фар курсантам был виден только его силуэт. Некоторое время он, видимо, пристально вглядывался в лица ребят и потом внезапно и коротко поставил боевую задачу: любыми средствами пресечь беспоря­док, вплоть до применения выданных перед построением штык-ножей... Опера­тивную вводную сделал начальник местной контрразведки и тихо, совсем по-не­уставному добавил: -Сынки! Пролилась кровь мирных жителей. Теперь эти подонки люты и очень опасны. Задачу выполняйте группами не менее трех-пяти человек... Приказываю всем поднять воротники шинелей и поверх ворота наглухо завязать шапки, чтобы избежать возможных ударов ножами в шею. Он запнулся и после паузы добавил: -Остановите их. Приказываю действовать с максимальной жесткостью... и же­стокостью! За все отвечу сам, - в голосе полковника контрразведки чувствовались спазмы, мешавшие размеренно говорить, казалось, что он едва сдерживал слезы.

-Во время дороги во всех "Уралах" будет по офицеру госбезопасности, кото­рый вскроет спецконверт с подробными инструкциями, описанием участка и конк­ретного плана действий каждой группы, - закончил свою речь контрразведчик.

За полчаса дороги все уже знали, кто в какой группе. Было разрешено пользо­ваться всеми приемами рукопашного боя и обездвиживания противника, которым ребят научали с первого курса. Штык-ножи были отсоединены от стволов автоматов и заправлены в голенище сапога, ножны от них были засунуты в другой сапог поглуб­же, полы шинелей заправлены за поясной ремень. Автоматные ремни отстегнули, распустили по всей длине - почти до полутора метров. На одном конце ремня устра­ивалась петля. С другого конца ремень каждый курсант наматывал на правую руку, чтобы ловчее орудовать петлей в момент схватки. Именно петлей необходимо было орудовать, обездвиживая ноги дебоширов или прихватывая ею их шеи.

В двенадцатом часу ночи вокзальная площадь бушевала бесчисленными не­привычными здесь криками мечущихся пассажиров, гудками многих легковых ма­шин. Не ко времени светились окна близлежащих жилых домов. В это столпотво­рение на большой скорости въехало шесть могучих "Уралов", они сходу четко раз­вернулись и одновременно подали задними бортами к высокому парапету, ограж­давшему привокзальное пространство. За несколько секунд без лишней суеты триста курсантов со своими командирами высадились из машин и столь же быст­ро выстроились в двухрядную скобу, разомкнутая часть которой была направлена в сторону восемнадцати вагонов воинского эшелона. Сжимать кольцо начали по направлению к тупику по сигналу длинной очереди трассерами в ночное небо из автомата Калашникова. Оба курсантских полукольца разом взревев, не нарушая боевого порядка, начали сужаться к намеченной цели.

Задача внутреннего кольца, сформированного в основном из лучших спорт­сменов училища, была самая ответственная, опасная и грязная: освобождение местных жителей из лап распоясавшейся кавказской молодежи. Задачей второго кольца было - не выпускать для побега юных бандитов и доводить до конца работу, упущенную первой цепью.

Виктор был назначен командиром группы из трех человек. В ней был его лучший друг минчанин Вася Курень, чемпион Сибири по боксу, который при росте и два метра и весе в сто сорок шесть килограммов.шел впереди "бульдозером". Виктор и Андрей Языков - кандидаты в мастера спорта по офицерскому многобо­рью, шли по левую и правую руку могучего белоруса.

Молодецким кликом нагоняя на себя задор и ужас на зарывшегося в мороз­ную темень противника, группа бойцов замахала ремнями и, вскидывая автомата­ми, медленно "зачесала" по выделенному для нее сектору, который растворялся под углом пятнадцати градусов в самый центр взбунтовавшегося эшелона. Поезд стоял в дальнем вокзальном тупике без огней и оконных стекол изогнутым, тем­ным, мрачным червем. Пока до него было примерно метров пятьсот. По пути за­чистки стояли два жилых дома с редкими огнями. Их обитатели изнутри оцепене­ло поприлипали лицами к погашеным окнам. За час до операции по усмирению хулиганского беспредела уполномоченный представитель, как принято говорить, соответствующих органов по молчавшему много лет "кухонному" радио внезапно спокойным голосом кратко оповестил обывателей мирного города Сибирска о смысле происходящего и четко пояснил правила их поведения в этой чрезвычай­ной ситуации. После чего двери квартир враз в едином грохоте сдвинутой мебели были забаррикадированы. Собаки, чуя недоброе, залаяли, бабы, как водится, зап­ричитали, мужики сквозь зубы заматерились. Видя и слыша все это, ребятишки дружно заревели, заплакали, закричали... Поначалу всех охватило оцепенение бессильного ужаса, но увидя из окон цепи сибирских курсантов гражданский люд встрепенулся надеждой: - Слава Богу, эти точно выручат!

Вскоре к вокзалу подошло около двадцати машин "скорой помощи", они расположились подковой по направлению к эшелону, и разом включили дальний свет своих фар. Таким образом, выделенный для досмотра курсантами участок был довольно сносно освещен. По пути попался железный покореженный скелет какой-то привокзальной пристройки. Ребята-курсанты по первоначалу даже не опознали в нем новенькое уютное кафе-стекляшку. Оно по своей новизне сразу стало пользоваться у юных служивых особым почетом за необыкновенно вкусное недорогое мороженое и забористое пиво, пару кружек которого можно было пропустить подальше от взоров вездесущего патруля. Легковесная общепитов­ская конструкция была расколочена настолько, что ее былую привлекательность можно было идентифицировать только по перевернутым стульям и столикам.

Верным доказательством того, что эта груда металлолома и есть знаменитое новое кафе, был расположенный рядом на почетном постаменте паровоз-фронтовик. Этот семидесятидвухлетний ветеран, прошедший, начиная с Первой миро­вой, несколько войн, заслуженно отдыхал на самом видном месте привокзальной площади. В настоящий момент он переживал позор, весь вокруг усеянный битым бутылочным и стаканным стеклом. Он стыдился мерзких рисунков и надписей, глумливо начертанных на его боках мелом и кирпичом. Импровизированный писательский энтузиазм южных гостей смело тянул на "единицу", ибо только в одном нецензурном "термине" о женской части тела из семи букв они умудрялись сде­лать три ошибки, но чаще грамотеи ограничивались другим трехбуквенным сквер­нословием.

Трех друзей-курсантов тормознул рвавшийся из окна первого этажа жилого дома отчаянный гнев немолодого мужского голоса: Не смей!!! Не трогай!!! Не прикасайся к ней, негодяй!

Послышался шум явно неравной борьбы, девчоночий визг и глухой грохот падающего тела. Все это сопровождалось разгульным животным хохотом и по­стоянно повторяющейся фразой: - Затыкныс,'гавнё-э-э! Затыкныс ва-а-а-а!

Вася Курень первым из тройки рванул в темный подъезд. Друзья - следом за ним. На площадке первого этажа валялась хлипкая орголитовая входная дверь с половиной вышибленного косяка. Из квартиры бил раздирающий душу девичий вой, за которым еще слышался слабеющий старческий голос. Все это сопровож­далось животным ржанием наливающихся возбуждением стервецов. Перед оша­левшим взором курсантов, разом ввалившихся в скромное советское жилье, от­крылась дикая картина. Бессмысленнно вспоротый линолеум пола, сорванная с крюка и беспомощно болтающаяся на электропроводе перекошенная трехрожковая люстерка с единственной уцелевшей лампочкой, остервенело разодранные клочья поролона из двух дешевых кресел. В углу за перевернутым черно-белым "Горизонтом" хрипел заваленный матрасом и подушками старик. А на полу кухни билась распятая для гнусного наслаждения зверей тринадцатилетняя девочка. Ее обезумевшие от ужаса глаза выпучились в разные стороны. Обезображенный ок­ровавленный рот девчушки вместе с истошным криком издавал звук неправдопо­добно громко клацающих зубов.

Два мародера с уже спущенными штанами и мыслью полностью погрузивши­еся в предвкушение грязного наслаждения даже не заметили почерневших от гнева курсантов. С того момента, когда ребята услышали с улицы безнадежный крик старика и до мгновения, когда эта русская троица воочию засвидетельствовала факт глумления прошло каких-то семь-восемь секунд. Но в душе каждого парня это время протянулось как долгое томительное бессилие в дурном сне. Следую­щие три секунды занял бросок на одного из голозадых насильников, который сво­ей кормой вылетел в окно кухни вместе с рамой. Он даже не успел сообразить, что с ним произошло.

Андрей выскочил на морозный балкон и рявкнул что-то нечленораздельное находящимся вблизи однокурсникам второй линии оцепления. Они мгновенно со­образили, в чем дело, и зацепив любителя извращений петлей автоматного ремня за ноги, поволокли его голой задницей по мерзлому асфальту через всю вокзаль­ную площадь в бурчащий "ЗИЛ" с откинутым тентом.

Второй насильник очумел от неожиданности происходящего. Зимняя сибирская стужа могильным холодом окатила его не в меру горячую южную душу. Пудовый кулак Василия заставил крепкого кавказца дважды перевернуться в воздухе. Смуглолицый парень целиком влетел в узкую щель между газовой плитой и умывальником. Бившу­юся в истерике девочку ребята с трудом завернули в простыню, потому что в шоке она приняла их за новых насильников. Еле-еле ее удалось уложить на кровать, укрыть одеялом и бережными причитаниями хоть как-то успокоить. Курсанта Языкова не­медленно отправили на вокзал за врачом. К этому времени старик немного пришел в себя, он стоял на коленях у кровати внучки и громко плакал навзрыд.

Могучий Василий с трудом выдернул из кухонной щели юного, но искушен­ного негодяя и поставил его на ноги. Нижняя челюсть мародера, выбитая из суставных гнезд, болталась на уровне груди. Ворочая омертвелым языком он невнят­но и злобно сипел: - Хайтаны... ха е хим хех, хех хаехим!

Это означало: -Шайтаны, зарежем всех, всех зарежем!

Он плевался из горла слюной, перемешанной с кровью, и пытался обеими руками вставить челюсть на место. Штаны с трусами сползли до самых пят при­зывника. Его злобный хрип внезапно осекся, он мысленным взором прочертил путь ответного взгляда Василия до его обнаженного "причинного места". От страш­ного приговорного озарения он согнулся крючком и присел на корточки, судо­рожно ища брючный карман, из которого трясущимися руками извлек замусолен­ный комок денег.

Ребята поняли: - Откуп!..

Новый всплеск адреналина заставил курсантов замереть. Голый парень швыр­нул деньги в лицо Виктора. Освободившимися руками он закрыл низ живота, упал на пол и завертелся юлой. Животный страх вызвал у него бесконтрольный позыв кишечника, в мгновение он непроизвольно испражнился невероятно большой и зловонной массой и тут же весь сам в ней измазался. Вместе с этим он облил и себя и пространство вокруг неестественно долгой мочевой струей, бесновато воя и хрипя:

-Аа-а-а... Хр-хр-хр-р-р...

...Через десяток секунд он валялся под балконом в оцепеневшем изумлении. То, чем он доселе так гордился, заглотил унитаз, несколько раз профырча водой.

И Василия, и Виктора била крупная дрожь.

- Не дребезжи, Витька! - простучал зубами боксер. - Это только начало... Только подумай, если бы это были твоя сестра и отец?!

От этой мысли оба прийдя в себя, друзья приступили к дальнейшей зачистке нижних этажей дома. Тут к ним подоспел Андрей, доставивший врача пострадав­шей.

Подкова курсантского оцепления продолжала неумолима сжиматься. Она все чаще и чаще размыкалась на два-три человека, чтобы пропустить очередную пару, волочащую по шпалам через промерзшие рельсовые пути и стрелки визжащего призывника, который при этом грозил сибирскому училищу всеми возможными видами восточной мести.

Количество арестованных определялось множеством кровавых дорожек по снегу. Минут через пятьдесят около двух сотен оставшихся бандитов удалось заг­нать в разбитые ими же вагоны. Мощный военный громкоговоритель раз за разом предлагал им прекратить безчинство, остепениться. По армейскому звуковещанию выступил даже пожилой представитель братского Кавказа. В ответ на это - крики, угрозы.

Свистели невидимые в ночи оконные стальные прутья. Курсанты на шинели бегом понесли своего товарища. Ему брошенным прутом полоснуло по шее, как бритвой. Выступивший по громкоговорящей связи представитель КГБ дал после­дний шанс успокоиться, прекратить беспорядки. На раздумие было дано пять ми­нут. В ответ опять - звериный рев и дикий хохот.

В 2 часа 40 минут оцеплению был отдан приказ на поражение. В три десять все было кончено. На заледенелой вокзальной площади равномерными крепко связанными штабелями по три-пять человек лежали сотни обездвиженных дебо­широв, которые еще недавно наводнили ужасом сначала Челябинск, а потом спя­щий Сибирск. Их организованной колонной развезли "Уралы" по определенным точкам - кого в городские КПЗ, вытрезвители, в следственный изолятор, местную тюрьму и на гауптвахту, кого-то и в морг.

Свои ранения, полученные в горячке операции, осматривали курсанты. Ши­нель Виктора по пояс была пропитана дурной бандитской кровью, мочой, слюной и соплями, в складке полы застряли чьи-то два зуба, да и рукава до локтя покры­лись багровой слизью. Звенела от полученных мощных ударов голова, правая рука еле сгибалась, ныло ушибленное плечо. Не лучше обстояли дела у Андрея, но Васька, с его боксерским опытом и кошачьей пластикой, получил только шальную царапину на правой щеке.